Тарасов Борис - Феномены западной культуры

Предлагаемая вниманию читателя книга затрагивает разные и по времени, и по тематике явления западной культуры, которые тем не менее имеют общий корень и объединены возрожденческой концепцией человека. Христианские мыслители вступали в принципиальную полемику с данной концепцией, обнаруживая в ней существенные противоречия и оборотные стороны.

 

Возникающий при этом своеобразный трёхсторонний диалог имеет большое значение для понимания в свете «тайны человека» (Достоевский) не только прошлого, но и настоящего и будущего нашего общества и цивилизации. В конечном итоге именно духовное начало играет в истории первостепенную роль, предопределяя направление, содержание и характер творческой, художественной или научной деятельности, цели и задачи использования тех или иных «внешних» достижений.

 

Следовательно, от того, какой, «высший» или «низший», человек проявляется в тех или иных достижениях, от «внутренних» установок сознания, своеобразия нравственных принципов и мотивов поведения, влияющих на духовное преображение личности или, напротив, укрепляющих эгоцентрическую основу его достижений, зависит «восходящее» или «нисходящее» развитие истории.

 

 

Москва, издательство Литературного института им. А.М. Горького, 2011. — 184 с.

 

 

Ренессансная антропология и современный мир (от Возрождения к вырождению)

Первая часть

Вторая часть

 

 

(Некоторые черты современной западной биографии)

 

Несомненен тот факт, что биографический жанр в на­стоящее время переживает период бурного развития, ак­тивно привлекает к себе пристальное внимание любителей литературы. Сегодня остро ощущается потребность в про­изведениях, где общие закономерности далекой и близкой истории запечатлевались бы в неповторимой судьбе отдель­ной личности. В биографиях представлена, как правило, жизнь замечательных, в каком-либо отношении выдающих­ся людей, в авторитетном единстве дел, мыслей и поступков которых читатель хотел бы найти твердую духовную под­держку в пестром современном мире с непроясненными идеалами и неустойчивыми нравственными ценностями. Отсюда понятна та огромная ответственность, которая ложится на биографа при выборе нужного эпохе (нужного в смысле прояснения идеалов и укрепления нравственных ценностей) выдающегося человека. Особое значение при­обретает достаточно полно выраженный и убедительно обоснованный показ «замечательное™» этого человека, которая нередко считается как бы разумеющейся, автома­тически обеспечиваемой определенными творческими до­стижениями и вообще самой его причастностью к, так ска­зать, престижным сферам жизнедеятельности — научной, артистической и т. п. Причем социально-историческое и нравственно-смысловое содержание «замечательности» тех или иных достижений зачастую не раскрывается, что, бе­зусловно, делает жизнеописание узким и камерным.

 

Это весьма характерно для многих современных запад­ных биографий, изображающих людей искусства и сводя­щихся к полупозитивистскому-полуромантическому описанию интимной жизни личности, ее самоосуществления и самоистолкования, взаимоотношений с окружающи­ми. Безусловно, такой подход отличает не все жизнеописа­ния, но он выражает существенную, одну из ведущих биографических тенденций. После чтения многих из них остается устойчивое ощущение какого-то идейно-стилис­тического сходства. Создается впечатление, будто рукой авторов водила некая однородная сила, а показываемые ге­рои, несмотря на всю естественную разноликость, облада­ют единым духовным стержнем, одинаковыми в своей ос­нове помыслами и жизненными ценностями.

 

В качестве примера такого «избирательного сродства» приведем несколько цитат из трех книг[1], одна из которых рассказывает о художнике Эдуарде Мане, другая — о ком­позиторе Гекторе Берлиозе, третья — о писательнице Жорж Санд.

 

«Ему двадцать восемь лет, он жаждет похвал, хочет ус­лышать ропот восхищения, каким встречают обычно зна­менитого художника. Завоевать известность, ловить зави­стливые взгляды, слышать свое имя на устах тысячной толпы, иметь право сказать: «Я — Мане», — ах, какое это наслаждение!»

 

«Решительно это успех, успех, о котором всегда мечтал Мане. Его обступают, поздравляют. Жмут руку. Прелест­ные губки шлют ему улыбки. Он в восторге, он расклани­вается и, опьяненный успехом, упивается похвалами. Не за горами то время, когда к нему придет слава, богатство, великолепная мастерская и к ее дверям каждую пятницу— а по пятницам принимают все «великосветские» художники — будут тянуться вереницы экипажей. «Мане», «Эдуард Мане». Отныне он может распрощаться с неизвестностью. В его устах уже звучит гул будущей славы. Перед ним от­крывается жизнь, о которой он мечтал».

 

«Пожалуй, можно было бы сказать, что он (Мане. — Б. Т.) торопится жить, наслаждаться; он пьянеет от аромата женщин, с восторгом прославляет их бархатистую кожу».

 

«Как прекрасна вера в себя, присущая юности! Закры­вая глаза, что же он видит? Гектор видит Институт, зеле­ные одежды, но вместо традиционной треуголки его вен­чает лавровый венок, словно на челе избранников бога-отца... Орден Почетного легиона... Его имя звучит под крышами убогих хижин и роскошных дворцов».

 

«Длинноволосый, убеленный сединой, в зеленой одеж­де, при орденах — свидетелях его триумфов во всех стра­нах Европы, Гектор шагает царственной походкой.

 

У дверей большого приемного зала с тысячами трепе­щущих свечей ярко разодетый привратник торжественно объявляет:

— Господин Гектор Берлиоз, член Института!

Хотя Гектор внешне и не повел бровью, внутри у него словно что-то оборвалось...»

 

«За кулисами и в литерных ложах мушкетер Гектор без устали завлекал красоток, расточая им мадригалы. Душа его искала родственную душу для долгой идиллии или хотя бы на день, на час».

 

«У Жорж Санд была любовь, и у нее есть слава; ей не нужно, как многим другим, грустно задавать себе вопрос: что у нее могло быть в жизни...»

 

«Несмотря на свой возраст, Жорж Санд больше, чем ког­да-нибудь, сознает себя центром притяжения. Всесильный «матриарх», она царит в Ноане».

 

«Она (Жорж Санд. — Б.Т.) пламенно стремилась к чув­ственному наслаждению и не обрела его...»

 

Приведенные цитаты подчеркивают основную тональ­ность, в которой написаны упомянутые (и многие другие) книги и которая выражает сосредоточенность внимания биографа на устремленности героя к наслаждению, успеху, славе и т. п., что невольно замыкает «образ человека», выс­шее в нем в узкие рамки индивидуалистического само­утверждения. Причем такая сосредоточенность нередко теоретически осознается авторами как «объективный», «на­учный» подход к жизнеописанию, свободный от морали­заторства и идейно-нравственных пристрастий.

 

Но верно ли считать подобное осмысление действитель­но объективным и «научным»? Этот вопрос возникает при чтении статьи «Современная биография», принадлежащей перу популярного французского писателя Андре Моруа, чьи жизнеописания широко известны и у нас в стране.

 

Задаваясь вопросом, каковы особенности современной биографии, Моруа связывает ответ на него с характери­стикой современного сознания, отличительную черту кото­рого он усматривает в не стесненном моральными норма­ми и религиозными предписаниями, согласованном лишь со строгим эмпирическим опытом исследовании дейст­вительности. Поэтому, по его мнению, у нашей эпохи бо­лее точное, нежели в другие времена, «научное» представ­ление об истине.

 

Раскованность научного мышления, вторгающегося во все проявления духовной жизни, продолжает свою мысль Моруа, оказала воздействие на историю, и в особенности на такое ее ответвление, как биография. Биограф, тщатель­но собирая и суммируя все доступные ему сведения, не ру­ководствуется, как ранее, предвзятыми идеями и тради­ционными понятиями, а идет от точных фактов к общим выводам, подвергает эти выводы, в свою очередь, скру­пулезному исследованию, если им противоречит хотя бы незначительный новонайденный документ. «Современный биограф, — отмечает писатель, — если он честен — ни­когда не подумает: «Вот великий король, великий министр, великий писатель; вокруг его имени создана легенда; я хочу рассказать об этой легенде, и только о ней». Нет, он поду­мает так: «Вот человек. У меня есть определенное коли­чество документов, есть свидетельства современников о нем. Я постараюсь нарисовать его подлинный портрет. Каким будет этот портрет — я не знаю и не хочу знать до тех пор, пока не завершу его. Я готов создать его таким, как я увидел его в результате длительного созерцания натуры, и я готов вновь и вновь переделывать его всякий раз, когда мне удастся обнаружить новые факты».

 

---