Серия — «ЛекцииРRО»
Эрнст Геллнер в своей классической работе о национализме отметил, что не имеет смысла останавливаться на идеологии национальных движений, поскольку с интеллектуальной точки зрения они не представляют особенного интереса — это во многом справедливо, поскольку речь идет о прагматических высказываниях и идеологических комплексах, следовательно, их интерес не в них самих (или таковой может заключаться лишь случайный образом, не будучи необходимым содержанием), а в том действии, которое они способны производить, — т. е. способны ли они вдохновлять интеллектуалов, мобилизовать массы, могут ли они предложить яркие формулировки и запоминающиеся образы, насколько они устойчивы перед внешними вызовами, насколько способны меняться в соответствии с меняющейся ситуацией и апроприировать новую повестку.
Обсуждать конкретные националистические идеологии построения как самостоятельные интеллектуальные построения, действительно, имеет мало смысла — об этом, на мой взгляд, и говорил Геллнер: в отличие от философских концепций, они обладают смыслом исключительно в своем месте и своем времени — к ним не применимы характеристики истинности или ложности, к подобно тому, как бессмысленно спрашивать об истинности или ложности суждения «поди свари кофе».
Речь ״ идет о том, работают ли эти построения, производят ли эти идейные комплексы эффект — и насколько он соответствует тому, который задумывался. И тем не менее—вопреки ранее сказанному—интеллектуальная история национализма имеет свой смысл, причем весьма разнообразный. Первый аспект самоочевиден — эта история является составной частью истории общественной мысли конкретной эпохи, без знания ее остается не вполне понятной, например, история культуры — так, вне националистического контекста как само образование «могучей кучки», так и история создания и восприятия «Хованщины» или «Князя Игоря» остаются по меньшей мере неполными.
Если сами националистические построения и не имеют особенного интеллектуального интереса, то их конкретные воплощения таковой безусловно представляют—националистическое значение может быть и способом легитимации для конкретных интеллектуальных проектов и культурных практик, и, напротив, явиться орудием критики, аргументом, направленным против них, — как споры о художественном значении и культурном масштабе творчества Тараса Шевченко, ведшиеся во второй половине XIX в. и звучащие сейчас, чаще всего имеют слабое отношение к поэзии как таковой.
Андрей Тесля - Истинно русские люди - История русского национализма
Издательство — «Панглосс» — 319 с.
Москва — 2019 г.
ISBN 978-5-386-12351-2
Андрей Тесля - Истинно русские люди - История русского национализма - Содержание
- Предисловие
- Лекция 1. О понятии «национализм» и логике процесса нациестроительства
- Лекция 2. Российская империя в первые десятилетия XIX в.: имперская ситуация, польский вопрос и ранний русский национализм
- Лекция 3. «Официальная народность» и «большая русская нация»
- Лекция 4. Два ответа на вызов времени: Чаадаев и славянофилы
- Лекция 5. Соперник «большой русской нации»
- Лекция 6. Эпоха реформ
- Лекция 7. Style Russe
- Лекция 8. Русификация, национальные движения и русский национализм к началу XX в
- Рекомендуемая литература
Андрей Тесля - Истинно русские люди - История русского национализма - Эпоха реформ
В Калуге столкнулся я с Иваном Аксаковым. Славный юноша! Славянофил, а так хорош, как будто никогда не был славянофилом. Вообще я впадаю в страшную ересь и начинаю думать, что между славянофилами действительно могут быть порядочные люди. Грустно мне думать так, но истина впереди всего! В. Г. Белинский — А. И. Герцену, 4 июля 1846 г. Конец 1850-х — начало 1860-х принципиальным образом меняют российское общественное пространство и, соответственно, характер дебатов о национализме.
Прежде всего, в эти годы возникает общество и общественное мнение как значимые политические факторы — процесс этот, подспудно протекавший в николаевское царствование, делается явным с первых лет правления Александра II (п. 1855-1881): возникает публичная сфера — в первую очередь в виде печати, но также общественных собраний, организаций и т. п. — с которой государственной властью необходимо в той или иной степени считаться. Собственно, формируется субъект, способный быть носителем национальной повестки — и выражать артикулированный политический запрос.
Зримым проявлением нового положения вещей станут события 1863 г., когда в ситуации польского восстания и внешнеполитического кризиса, им вызванного, имперское правительство будет апеллировать перед лицом других держав к настроениям общества, обосновывая собственную позицию, — и, соответственно, во внутренней сфере признает «общество» в качестве значимого участника происходящих процессов. Роль общественного мнения окажется значительной в обстановке балканского кризиса 1876 г., завершившегося объявлением Российской империей войны Турции весной 1877 г.: вопреки сопротивлению со стороны большей части имперских верхов, верховная власть примет решение о вступлении в войну — во многом под воздействием общественной агитации.
Общественное мнение в 1860-1870-х гг. помещено в сложные условия — поскольку не имеет законного права участия в государственной политике и более чем ограничено в обсуждении последней: единственное законное право, ей предоставленное, это одобрение — или порицание действий нижестоящей администрации, нарушающей повеления верховной власти — политическое публичное пространство, т. е. борьба за власть, отсутствует, что создает ситуацию, в которой политическое выражается неполитическим образом. Однако само пространство того, что признано обсуждаемым, существенно расширяется — общество не имеет права обсуждать решения верховной власти, но во многом свободно говорить о прошлом и предстоящем.
Категории:
Благодарю сайт за публикацию:
