Валентини - Павел Флоренский

Для меня радость и большая честь предложить вниманию русского читателя одну из моих монографических работ об отце Павле Флоренском. Интерес к жизни и деятельности гениального русского мыслителя XX века пробудился у меня в конце 1980-х годов, благодаря лекциям философа Итало Манчини и мудрому руководству Нины Каухчишвили, инициатору первой международной конференции, посвященной Флоренскому (Бергамо, январь 1988 г.), и одной из первых его итальянских исследователей.

Забытый более чем на полстолетия, Флоренский в последние двадцать лет был, наконец, открыт большинством стран Европы, и прежде всего Италией, как один из величайших мыслителей

XX века. С тех пор увидели свет почти все самые значительные его научные, философские и богословские произведения, раскрывшие истинные масштабы этого «гиганта мысли». Это впечатляющее культурное и духовное наследие породило в последние два десятилетия многочисленные и многообразные исследовательские направления.

 

Настоящая публикация лишь очередной этап захватывающего следования по пути мысли отца Павла Флоренского, которое продолжается уже более двадцати пяти лет, даря удивительное ощущение, что ты еще в начале пути. И это чувство связано не только с обширностью и разнообразием работ нашего автора, но и с тем, что в каждом его произведении сталкиваешься с поразительным наслоением разных уровней интерпретации. Тем самым каждое новое прочтение открывает новый опыт познания и новые горизонты герменевтики как интерпретации бесконечной и неисчерпаемой диалектики мысли и жизни.

 

В данной работе я впервые попытался соединить некоторые, показавшиеся мне наиболее характерными, черты религиозной философии отца Павла Флоренского, задуманной и осуществленной как герменевтика Откровения, в центре которой стоят конститутивные отношения между Словом и Традицией и которая сочетает смелость теоретического разума с предельным аскетическим напряжением, строгость интерпретации — с изумлением созерцания. Эта религиозная философия основана на «конкретной метафизике», радикально отличающейся от метафизики западной философской традиции и глубоко укорененной в христианском реализме и символизме, в его аутентичной антиномичной и парадоксальной сущности. Флоренскому как мало кому из христианских мыслителей XX века удалось со всей деликатностью ввести теоретический и практический опыт любви в основание нового мышления, избежав при этом опасностей абстрактной назидательности или духовного эскапизма. Ключ к пониманию богословия отца Павла — герменевтика любви как опорная точка опыта откровения и познания, постижение любви, которое возвращает христианской мысли ее первоначальное христологическое и сапиенциальное (библейски мудрое) измерение, восстанавливает ее связь с источником — тайной троичной любви.

 

В современной русской культуре общепризнано, что Флоренский в поисках новых моделей разума и рациональности одним из первых мыслителей XX века разработал теорию познания, исходя из обновленной эпистемологии символа и радикальной критики абстрактного рационализма. Это одна из причин, почему Флоренского можно считать пионером нового направления в философской и богословской мысли, которое учитывает глубокие преобразования в современной науке и культуре и потому способно установить с ними совершенно особые, уникальные отношения.

 

Исследовательский метод Флоренского, формировавшийся на протяжении всей его жизни, начиная с университетского периода и заканчивая химической лабораторией в Соловецком ГУЛАГе, включал в себя многие научные дисциплины и находил приложение в самых разных сферах практической деятельности. Большинство критиков, однако, продолжает пользоваться отраслевым и частным подходом в ущерб интегральному, «цельному мировоззрению», особенно близкому русскому философу. Данная работа, в сжатом виде и, конечно, не исчерпывая вопроса, вносит свою лепту в развитие этого направления.

 

Павел Флоренский одним из первых русских религиозных философов с интеллектуальной смелостью открыл православную христианскую традицию вызовам и проблемам современного мира, никогда не отступая при этом от доктри-нальных основ, но переосмысливая актуальность их содержания в более широкой гносеологической перспективе. Его идеи и оптика исследований, предвосхитившие многие современные научные направления, выглядят смелыми и инновационными, особенно в контексте нынешних дискуссий об отношениях между наукой и верой, философией и откровением. Этот опыт мышления, столь оригинальный и редкий даже внутри православия (в прошлом и настоящем), вызывает не только восхищение и признательность, но и подозрительность и возражения. Богословские работы Флоренского, как и философские, научные, — это постоянное приглашение к подлинному, универсальному видению христианской веры, которое остро и глубоко охватывает богатства византий-ско-православной традиции, но в то же время столь же внимательно и открыто культурному и экуменическому опыту западного христианства.

 

Несмотря на сохраняющееся до сих пор недоверие, Флоренский остается для нас драгоценной жемчужиной в русской религиозной философии XX века и одним из самых авторитетных собеседников, помогающих более полно почувствовать и понять настоящие и грядущие судьбы России, ее философской и церковной культуры.

Надеюсь, что мой скромный труд в некоторой мере будет способствовать развитию диалога и полезного общения между российскими и итальянскими мыслителями не только с точки зрения бесценного культурного наследия прошлого, но и настоящего. В этой связи хотелось бы особо поблагодарить ректора Алексея Бодрова и Библейско-богословский институт св. апостола Андрея в Москве за публикацию этой работы.

 

Наталино Валентини, 21 июля 2015 г.

 

Не перестает удивлять широта научных интересов Флоренского в сочетании с уникальной эрудированностью и владением самыми разными формальными научными регистрами, удивлять как с точки зрения оригинальности мысли и интуиции, так и с точки зрения гениальности междисциплинарного подхода, ценность и актуальность которого сохраняется до сегодняшнего дня. Возможно, именно в силу этой разносторонности уже в первые десятилетия XX века современники стали называть Флоренского «русским Паскалем» и «русским Леонардо», осознавая, что его труды можно поставить в один ряд с произведениями Августина и Платона. Но больше всего в его научном подходе поражало, как вспоминает его друг Сергей Булгаков, «полное овладение предметом, чуждое всякого дилетантизма», а по широте своих научных интересов он был «редким и исключительным полигистром, всю меру которого даже невозможно определить за отсутствием у нас полных для этого данных.

 

Но его идеи не столько конкурируют с прозрениями великих мыслителей прошлого, сколько предвосхищают многие аспекты современных научных исследований. Солидная математическая подготовка и любовь к этой дисциплине, которую он пронесет через всю жизнь, позволят ему сделать несколько важных технических изобретений в области прикладной физики. Одновременно Флоренский исследует самые сокровенные пласты культуры и искусства, следует по узким тропам философии и богословия, разрабатывает собственную теорию познания исходя из новой символической эпистемологии, сочетая критическую переоценку умозрительного рационализма с поиском новых моделей и оснований для познания и рациональности. Он переориентировал богословие и философию, связав их многими нитями с культурой и современным научным знанием, — шаг беспрецедентный и имеющий далеко идущие последствия.

 

Несмотря на то что в силу трагических событий он не довел до конца некоторые свои исследования, его жизнь и дело можно считать единым и нерасторжимым целым, цельной и несравненной по своей воздушности тканью, которая, как он сам бы сказал, скорее напоминает кружева, в которых нити сплетаются причудливым образом, производя сложные и разнообразные узоры. Эта метафора хорошо выражает идею взаимопроникновения и живой связи между интенсивной работой теоретической мысли и духовной глубиной существования, между спекулятивной строгостью и страстным следованием за Христом. В философии отца Павла Флоренского, мученика Православной церкви, умевшего воспринять истину, принять и исповедовать ее в те трагические годы, жизнь и мысль, вера и разум, христианство и культура, слово и дело, чувство и понимание, анализ и интуиция, научное изобретательство и художественное творчество составляют единую и неделимую реальность, единое органическое и живое единство. В нем «встретились и по-своему соединились культурность и церковность, Афины и Иерусалим, и это органическое соединение само по себе уже есть факт церковно-исторического значения».

 

На поле этой интенсивной работы попытки теоретически обосновать существующую живую связь между научной логикой и рациональностью, разумом и верой, культурой и Евангелием, опытом и откровением вырастет интерес к христианской культуре, который затем будет конкретизирован в окончательном выборе священства — пути, по которому он твердо пройдет до самого конца невзирая на суровые преследования.