Вольф - Ранняя греческая философия в поисках объяснительного принципа

Интерес к возникновению философии и ее первым шагам никогда не ослабевал, и первым из тех, кто основательно обратился к этому вопросу, по праву можно назвать Аристотеля. Именно он дает первые оценки взглядам раннегреческих философов — своих предшественников. Именно благодаря его интерпретации их учений как направленных на поиск материального первого начала, которая получила название «материального монизма», и складывается вся последующая традиция интерпретации досократических философских учений как физических и архэ-центричных,

 

т.е. пользуясь современным языком, ориентированных на онтологию, на то, как и благодаря чему существует мир и вещи в нем. В XX в. авторитет Аристотеля в этом вопросе стал ослабевать, появилось множество ревизионистских подходов в отношении аристотелевского наследия (Г. Чернисс, Ч. Кан, Д. Грэхем и др.), и исследователи все чаще задавались вопросом, а так ли уж однозначны и близки к истине истолкования Аристотелем предшествующей традиции, и дают ли нам сохранившиеся фрагменты и свидетельства основания для иных истолкований. Такой поворот дал возможность переориентировать основную проблематику досократической философии на эпистемический, познавательный, контекст: раннегреческие философы не просто ищут, что лежит в основе мира, в основании вещей, и подразумевают под этим не столько физическое начало, сколько задаются вопросом, какой именно единственный объяснительный принцип будет выступать наилучшей интерпретацией, «мета-теоретическим постулатом», управляющим всем объяснением. В этом случае учения досократических философов сохраняют свое монистическое основание, т.е. исходят из предпосылки, что все разнообразие сущего может быть сведено к какому-то единственному основанию или принципу, но только принцип этот может быть понят, как объясняющий все разнообразие вещей; и таким образом место «материального монизма», свойственного аристотелевской интерпретации, займет «объяснительный монизм».  

 

Уточним еще раз содержание этой концепции: сущность приемлемого объяснения состоит не в том, чтобы указать одно физическое начало для многих вещей, а в том, чтобы определить одну причину для многих следствий, или одно объяснение для большинства феноменов, т.е. и в космологических схемах, и в эпистемических построениях досократиков на первый план выходит не поиск космогонического или космологического первопринципа, и даже не выбор рационалистических или эмпирицистских оснований для познания мира, а поиск удовлетворительного и хорошо обоснованного объяснения тому, как именно возник и функционирует космос. Объяснение, в свою очередь — это одна из ключевых функций теории познания, то, что делает явным или ясным какой-либо аспект чувственно воспринимаемого или умозрительного мира, будь то явление природы, математическое выражение или доказательство, физическая теория. В нашей современной парадигме познания через обучение на первый план выходит схема, где объяснение выполняет роль аргументации, т.е. убеждает слушателя в правоте того, кто несет знания. Но в научной парадигме познания, в научном исследовании задача «объяснить» или дать ответ на вопрос «почему?» остается одной из ключевых задач любой рациональной практики, и именно эту задачу ставил в основание логики научного объяснения К. Гемпель. Таким образом, мы видим определенные пересечения между современными концепциями логики научного объяснения, и теми тенденциями, которые можно уловить в доктринах раннегреческих философов.