Боттеро - Рождение Бога

Книга состоит из пяти эссе, разных по объему, но так или иначе затрагивающих тему Библии — если быть более точным, той части Библии, которую христиане называют Ветхим Заветом.

 

М: "ФОРУМ"-"Nota Bene", 1998. — 248 с.

ISBN 5-221-00184-5

 

Предисловие

Хронология событий

География Палестины в библейскую эпоху

I. Библия обращается к миру

II. Четыре эссе на темы Библии

Самая древняя поэма Библии

Библия о происхождении мира

Повествование о "Первородном грехе"

Екклесиаст и проблема Зла

 

 

Обращаясь к предмету своих исследовательских эссе, я должен сказать, что в основе каждого из них лежит одна простая идея: рассматривать Библию таким образом, чтобы это великое произведение всякий раз представало перед нами не просто интеллектуальной собственностью его верных адептов, к какой бы конфессии они себя ни причисляли, не просто их заповедной территорией, орудием нападения или защиты или предметом для насмешек, с какой бы стороны они опять же ни исходили, но общим достоянием всех людей — подобно тому, как мы во Франции почитаем не только шедевры нашей современной литературы и наших "классиков", но и произведения мировой литературы.

 

При таком подходе к Библии можно выделить два пути, два разных по глубине уровня ее постижения. Первый, самый доступный и чаще других практикуемый, —это путь благовоспитанного человека, который, читая Эсхила или Тацита, Платона или Данте, Рабле или Шекспира, древних китайцев или доисламских поэтов Востока, ищет там, находит и принимает как пищу то, что сохранилось и передается нам от их культуры и времени: пищу для сердца — душевность и эстетическое совершенство, пищу для ума — уроки морали, изложенные прямо или требующие более глубокого прочтения. Для такого читателя достаточно было бы красивого и добротного перевода, одновременно и последовательного, и удачно положенного на его (читателя) родной язык, при необходимости снабженного комментариями к наиболее смутным местам в перипетиях библейского повествования, что делало бы чтение с самого начала понятным и доставляющим удовольствие.

 

Но возможен и желателен иной способ прочтения Библии, к которому прибегают очень или даже слишком немногие. Я имею в виду такое отношение к письменным источникам, когда мы, осознавая масштабы культурного и временного расстояния, отделяющего нас от авторов книг, хотим, несмотря ни на что, прочесть их в духе и традиции, наиболее приближенных к миру, в котором они, авторы, жили и создавали свои произведения. Иными словами — когда мы стремимся за текстами отыскать людей, которые сначала восприняли их содержание, а затем изложили все в письменном виде, а также тех, о ком эти люди думали, создавая свои тексты.

 

Тогда мы можем надеяться, и не без основания, взять из книг не только, и нестолько, то, что доступно нашему подсознанию или что мы, люди другого века, в состоянии увидеть между строк, исходя из своего собственного опыта, своего знания, своей логики, своего вкуса, но то, что хотели до нас донести они, стоявшие у начал этого великого наследия, собиравшегося по крупицам длинной чередой предков, начиная с "темных" времен, когда еще не существовало письменности, и передававшегося в неизменном виде, с жизнью и культурой, вплоть до нашего прихода в мир.

 

Выстроенный таким образом, "второй" уровень прочтения древних книг — это, собственно, уровень Истории. Она их принимает, как и все, что достается нам от времен ушедших, в той мере, в какой они являются письменными свидетельствами эпохи, ее осколками, следами, большая часть из которых слишком долго странствовала по дорогам времени, чтобы не оказаться под более или менее толстым наносным слоем, из-под которого нам предстоит, если мы действительно хотим войти в контакт с исчезнувшими авторами, миром, в котором они создавали свои книги, их извлечь.

 

После расчистки и синтеза остается вновь последовательно соединить эти membra disjekta[1] — как бы рассыпанные в беспорядке, но все-таки сохранившиеся в руинах кусочки древней мозаики, которую мы теперь хотим восстановить, чтобы заново воспроизвести, — не просто изолированные фрагменты прошлого, не просто фотографические снимки, не представляющие в таком виде ничего особенно интересного, но — цельные секвенции и эпизоды, пусть разные по длительности и внутренней напряженности, однако всякий раз воссоздающие для пас живой и волнующий мир прародителей, мир их приключений, грандиозных путешествий на одном большом пути под названием "прогресс", в финале которого, на другом конце, находимся мы, наследующие их опыт.

 

Далеко не многие отваживаются на подобные текстологические изыскания: дело в том, что История, как и все "научные" дисциплины, не может обойтись без использования подлинно профессионального инструментария, представленного набором сложных и тонких техник, усиленных доведенной до совершенства игрой ума и фантазии, с предварительным накоплением неограниченного количества данных, которые должны обеспечить корректность в обращении со специфическим материалом: лингвистических, эпиграфических, филологических, хронологических, археологических, фактологических, культурологических —тем меньше способных гарантировать достоверность результатов, чем больше, масштабнее будет пространственная, временная или "ментальная" пропасть, разделяющая нас и авторов этих осколков Античности.

 

Итак, если человек (homo qualunque) никак не может решиться на подобное предприятие в одиночку, каких бы щедрых даров оно ему ни сулило, он, очевидно, вправе рассчитывать на помощь профессионалов, которые введут его в свой мир, поделившись багажом знаний, накопленных за время своего дальнего странствия по просторам истории? Именно это я и хотел предложить здесь на суд читателя, имея в виду содержание библейских книг и то, что Библия рассказывает нам о нашей собственной истории и о нашем будущем.

 

Теперь наступает момент, когда мне необходимо все-таки сделать оговорку относительно успеха данного предприятия. Его шаткость связана не только с тем, что мы имеем дело с внешним человеческим фактором, который всегда вносит дополнительную путаницу в работу исследователя, норовит нанести укол при каждом удобном случае и, по большому счету, так и не дает возможности полностью разобраться в предмете: насколько процесс постижения смысла становится сложнее, когда, прежде чем подобраться к нему, мы вынуждены преодолевать нагромождения из оговорок и неуверенных толкований по поводу бесчисленных умолчаний, пустот и вопросов, не получивших ответа, которые со всех сторон окружают доступные нам части документов; но каждый историк, имеющий дело с явлениями из сферы, совершенно не подвластной геометрическому осмыслению, анализу в духе математической категоричности, зависит еще и от своей внутренней позиции, детерминированной его положением в пространстве и во времени и раскрывающей ему предмет его исследований с определенного угла зрения. Как следствие, во всех наблюдениях и выводах так или иначе присутствует его личный опыт, его мировоззрение, его иерархия вещей, его темперамент, его внутренние проблемы.

 

Поэтому всякий историк лишь в меру своей профессиональной компетентности и в зависимости от того, насколько успешно он выполнил задачу, — то есть когда он один уже сам по себе как бы воспроизводит целый хор ученых-историков, общий голос Истории, — имеет право на то, чтобы быть услышанным. Читателю при этом нельзя упускать из виду, что в определенной мере автор всегда подвержен диктату своего собственного "я", которое не дает ему ни на шаг отступить от внутренней установки, и поэтому он, читатель, должен быть в любой момент готов усомниться в абсолютной верности рассуждений автора, какими бы незначительными ни оказались упущения и ошибки последнего. Вписав, таким образом, знак "бемоля" уже в первые такты этой своеобразной книжной "увертюры", я хочу продемонстрировать свое ответственное отношение к встрече с читателем и стремление быть перед ним честным.

---