Жижек – Ирак

Всем известно, что такое хичкоковский «МакГаффин», — пустой предлог, с которого начинается развитие событий в повествовании, но который сам по себе не имеет никакой ценности. В качестве примера Хичкок часто приводил следующую историю: «В поезде едут два человека. Один спрашивает: Что это там на багажной полке?" — Второй отвечает „О, это МакГаффин". — „А что такое МакГаффин?" — „Ну как же, это приспособление для ловли львов в Горной Шотландии". — „Но ведь в Горной Шотландии не водятся львы". — „Ну, значит, и МакГаффина никакого нет!"»

 

Разве «иракское оружие массового поражения» не отвечает в полной мере статусу МакГаффина? (Кстати, одним из самых знаменитых хичкоковских МакГаффинов и было потенциальное оружие массового поражения — бутылки с «радиоактивными алмазами» в «Дурной славе»!) Разве оно не представляет собой такую же неуловимую сущность, которую никогда не удается установить опытным путем: когда пару лет назад инспекторы ООН занимались поисками его в Ираке, предполагалось, что его прятали в самых немыслимых и невероятных местах — от (вполне логичных просторов) пустыни до (несколько иррациональных) подвалов президентских дворцов (чтобы при бомбардировке дворца оно могло отравить Саддама и все его окружение?); причем его якобы значительные запасы чудесным образом постоянно перемещались с места на место руками рабочих, и чем больше его уничтожалось, тем больше становились вездесущность и всесильность его угро­зы, как если бы уничтожение основной его части сверхъестественным образом усиливало разрушительную мощь остатка. В сущности, оно по определению не могло быть найдено и потому становилось все более опасным... Теперь, когда ничего не найдено, мы пришли к заключительным словам истории о МакГаффине: «Ну, значит, и МакГаффина никакого нет!» — сказал президент Буш в сентябре 2003 года.

Название данной книги отсылает не к древним сосудам, которые исчезли из музеев и мест проведения археологических раскопок после падения режима Саддама Хусейна, — по всей видимости, чтобы появиться вновь через какое-то время сначала на черном, а затем и на легальном художественном рынке (по большей части сосуды эти были украдены, а не взяты на время, и беспокойство о разграблении музеев и мест проведения археологических раскопок в Ираке вновь обнаружило лицемерие и фальшь либеральной позиции «уважения к другим культурам»). В названии книги речь идет о другом сосуде — чайнике из анекдота, приведенного Фрейдом для объяснения удивительной логики сновидений: 1) я никогда не брал твоего чайника; 2) я вернул тебе его целым и невредимым; з) чайник уже был дырявым, когда я взял его у тебя. Такой набор взаимоисключающих доводов, конечно же, доказывает per negationem то, что пытаются отрицать: я вернул тебе дырявый чайник... Не отличается ли той же противоречивостью оправдание нападения на Ирак в начале 2003 года? 1) Саддам Хусейн обладает оружием массового поражения, которое представляет «явную и непосредственную опасность» не только для сопредельных стран и Израиля, но и для всех демократических стран Запада. 2) И что же произошло после того, как в сентябре 2003 года Дэвид Кей, сотрудник ЦРУ, ответственный за поиск оружия массового поражения (ОМП) в Ираке, вынужден был признать, что никакого оружия пока что не найдено (после того, как более тысячи американских специалистов потратили не один месяц на его поиски)? Был сделан следующий шаг: даже если Саддам не имел никакого ОМП, он был связан с Аль-Каидой, поэтому он должен был понести справедливую кару за 11 сентября, которая к тому же предотвратит такие нападения в будущем. 3) Однако, опять-таки, в сентябре 2003 года даже Буш вынужден был признать: «У нас нет никаких подтверждений того, что Саддам Хусейн был связан с нападениями и сентября». И что же произошло после этого неприятного признания, если учесть, что, по последним опросам, почти 70% американцев были уверены в личной причастности иракского лидера к этим нападениям? Был сделан еще один шаг: даже если нет никаких доказательств связи с Аль-Каидой, режим Саддама — это жестокий диктаторский режим, угроза сопредельным странам и катастрофа для собственного народа, и одного этого достаточно, чтобы свергнуть его...1 Сложность, опять-таки, заключалась в том, что для нападения было слишком много причин.

 

И кажущуюся последовательность этому множеству причин придавала, конечно же, идеология. Беспрестанно мелькавшие на наших экранах перед войной изображения Саддама (Саддам, палящий в воздух из ружья) сделали из него своего рода иракского Чарлстона Хестона — президента не только Ирака, но и Иракской стрелковой ассоциации... Однако истинное назначение этих изображений заключается в том, что они напоминают нам, что идеологическая борьба ведется не только на уровне доводов, но и на уровне образов: какой образ установит гегемонию и станет действовать в качестве идеального воплощения идеи, режима, проблемы. Вспомним (ныне полузабытую) Джессику Линч, «лицо войны»: идеологическим жестом par excellence она была возведена в образец американского солдата. Ее историю следует прочесть на трех уровнях, опять-таки соответ­ствующих лаканианской триаде Воображаемого, Символического и Реального.