Ранние мученичества - Переводы, комментарии, исследования

Пер., коммент., вступ. ст., прилож. и общ. ред. А. Д. Пантелеева.

СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2017. - 384 с. - (Via Sacra. III).

ISBN 978-5-93762-116-0

Приложения

Список сокращений

Список использованной литературы

 

 

Уже в XIX в. историки христианства заметили, что гонения не прекращались, по сути дела, на протяжении всего раннего периода христианской истории; если они угасали в одном месте, то тотчас начинались в другом: «Даже в самые счастливые времена для христиан встречались мученики», — замечает А. П. Лебедев[1].

 

Эти преследования были следствием не только и не столько запретительных мер римских властей, сколько негативного отношения к новой религии со стороны обычных жителей империи. Христиане вызывали раздражение своей сплоченностью и закрытостью от внешних наблюдателей, они не желали участвовать в общественной жизни и поклоняться богам вместе со всеми остальными, их собрания окружали зловещие и скандальные слухи. Язычники воспринимали христиан как членов запрещенного сообщества вроде разбойников или заговорщиков, которые поклоняются распятому преступнику и вербуют себе сторонников из самых низов общества. Повсеместно были распространены сплетни о страшных ритуалах посвящения в христиане с неизменным терзанием и поеданием младенцев и рассказы о разнузданных собраниях, переходивших в оргии с уклоном в инцест (Min. Fel. Oct., 9). Иначе зачем они постоянно говорят о любви и называют друг друга «брат» и «сестра»? Часть этих обвинений возводились греками и римлянами еще на иудеев, потом они «по наследству» перешли и на христиан; частично же они возникли из-за непонимания и искажения христианских литургических практик; так, обвинения в людоедстве стали следствием слов о «плоти и крови Господней», а обвинения в разврате — следствием вечерних собраний христиан (агап), в которых участвовали как мужчины, так и женщины. Верующих часто обвиняли в том, что они были причиной всевозможных природных и социальных бедствий — от землетрясений и неурожаев до войн, — так как их отказ от традиционного языческого богопочитания бросал вызов богам и нарушал гармонию между земным и небесным миром, то, что римляне называли pax deorum.

 

Для обычных римлян упорство, с которым христиане отказывались участвовать в общепринятых ритуалах, посвященных богам, казалось непостижимым. Сами язычники были готовы ввести Христа и его учеников в круг своих богов и не понимали нежелания христиан идти на ответный компромисс[2]. Все, что они хотели от верующих, сводилось к формальному исполнению традиционных церемоний в честь божеств и гения императора, причем никто не требовал от них искренней веры — достаточно было продемонстрировать свою солидарность с согражданами и лояльность существующему режиму; отказ от этих ритуалов означал безразличие к участи родного города. Даже римские интеллектуалы, отличавшиеся крайним скептицизмом в отношении сферы божественных вещей, признавали необходимость соблюдения обычаев предков — mos maio-rurrty официальных торжеств и чествований богов, — ведь преемственность религиозных практик рассматривалась как гарантия социальной стабильности и средство сохранения и трансляции римской идентичности. Христиане, отказывающиеся поддержать эти обычаи, становились социальными изгоями, их считали «атеистами», теми, кто не поклоняется признанным божествам.

 

Христианский «атеизм» не считался религиозным преступлением, однако воспринимался как безусловное выражение враждебности по отношению к государству и его институтам[3]. Еще одним фактором, обуславливавшим негативное отношение населения по отношению к христианам, было неучастие их в императорском культе, служившем важнейшим элементом общей идеологии обширной и многообразной империи[4]. Отказ от почитания императора означал, по замечанию Э. Р. Додцса, умышленную и наглую непочтительность к высшей власти, сродни отказу в наше время встать во время исполнения государственного гимна[5]. Проконсул Сатурнин хорошо выразил эту идею в обращении к Скилитанским мученикам: «Мы набожны, и религия наша проста: мы клянемся гением господина нашего императора и молимся о его благоденствии, что и вам также следует сделать» (4). Столь же характерен был ответ, полученный им христианина Сперата: «Я не признаю власти века сего, но более служу Тому Богу, Которого никто из людей не видел и не может видеть этими глазами... Я признаю Господа моего, Царя царей и Императора всех народов» (6). В то время как язычники не видели никаких проблем в выражении своей преданности божественному императору, «последнему среди богов, но первому среди людей» (Stob., I, 49, 35), христиане четко отделяли светскую власть самодержца от универсальной власти Бога и, следуя заповеди «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22:21), были готовы отдавать ему только мирские почести. Жертва гению императора означала для них отступничество, идолопоклонство и вечную смерть в геенне огненной.

 

Римские магистраты были об этом хорошо осведомлены и поэтому стремились заставить христиан принести жертву богам и тем самым продемонстрировать свое отступничество. Первоначальной целью этого жертвоприношения было дать ошибочно обвиненным возможность оправдаться, а христианам — выразить раскаяние и добиться прощения. Однако со временем это средство превратилось в цель процесса. Часто подсудимых жестоко пытали, и если они оказывались сломлены и совершали требуемую жертву, то освобождались от наказания; по выражению Д. Сен-Круа, реальной целью судебного процесса было «добиться того, чтобы христианин стал отступником, а не мучеником»[6]. Христианские писатели негодовали, указывая на вопиющую нелогичность процедуры: если кто-то на самом деле совершил преступление, то он должен быть наказан независимо от того, совершил ли он жертву языческим богам или нет; и наоборот, если кто-то освобожден без наказания, это означает только то, что никакого преступления не было, и человек был невиновен с самого начала.

 

Если обратиться к вопросу о юридических основаниях гонений на христиан, то надо признать, что законодательное оформление этих преследований до времени императора Траяна остается до сих пор неясным[7]. Некоторые ученые полагают, что при Нероне или даже раньше был принят некий антихристианский закон[8], но твердых оснований постулировать его существование у нас нет. Вторая группа историков считает, что римские наместники осуждали христиан, не желавших выполнять требования о жертвоприношении богам, на основании своей власти (imperium)[9]. Достаточной причиной для осуждения было то, что обвиняемый отказывается выполнить требование носителя высшей власти в провинции. Римские магистраты не вникали в суть христианского учения и на основании своего представления о «новом суеверии» и религиозной норме — mos maiorum (обычаях предков) — обрекали людей на смерть. Наконец, третьи отстаивают точку зрения, согласно которой преследования обосновывались уже действующими уголовными законами[10]. Сторонники этой теории приводят список преступлений, которые могли стать основанием для первых гонений: детоубийство, инцест, занятия магией, незаконные сообщества, государственная измена и т. д.

 

Первый имеющийся у нас официальный документ, указывающий, как следует поступать по отношению к христианам, содержится в переписке Плиния Младшего и императора Траяна. Гай Плиний Секунд, наместник в Вифинии и Понте с сентября 111 по январь 113 г., в конце 112 г. столкнувшись с христианами, запросил у императора инструкции, что предпринять в сложившихся обстоятельствах. Вряд ли ситуация была опасной или грозила выйти из-под контроля — он советовался с Траяном и по менее сложным вопросам, — но и обычной назвать ее трудно. Плинием был получен анонимный донос, «содержащий много имен» (Ер., X, 96, 5; здесь и далее пер. М. Е. Сергеенко). В ходе проведения дознания стало ясно, что упомянутые в нем лица делятся на три категории: во-первых, те, кто сознался в том, что он христианин, и упорствовал в этом; затем, те, кто «отрицал, что они христиане или были ими» (X, 96, 5); и, наконец, христиане, которые затем отреклись: «Все они почтили и твое изображение, и статуи богов, и похулили Христа» (X, 96, 6). Плиния смущали не первые две категории: упорствующие были казнены («Я не сомневался, что в чем бы они не признались, но их следовало наказать за непреклонную закоснелость и упрямство». — X, 96, 3), заявившие же о том, что никогда не были христианами — отпущены на свободу (X, 96, 5). Римский администратор не смог самостоятельно решить, что ему делать с отступниками от христианства: «Не мало я и колебался, есть ли тут какое различие по возрасту, или же ничем не отличать малолеток от людей взрослых: прощать ли раскаявшихся, или же человеку, который был христианином, отречение не поможет, и следует наказывать само имя, даже при отсутствии преступления, или же преступления, связанные с именем» (X, 96, 2).

---