Тарасенко - Иисус и «Полнота времени»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ХРИСТИАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Магистерское отделение

This manuscript is based on a master thesis in New Testament accepted by the Univ of SA in 2000"

При датировке той или иной книги Канона многое определяет знание исторического контекста. Так, информация древних историков о возвращении Нерона (Тацит, История, I, 2; И, 8), якобы выжившего после ранения в шею (ср. Отк. 13:3) помогают идентифицировать апокалиптические образы с реальными персонажами и датировать написание Апокалипсиса временем появления лженеронов, т. е. 69-70 гг. н. э.[1] Уже это понуждает любого серьезного ученого тщательно исследовать исторический фон дошедших до нас текстов.

 

Изучение же исторического фона Нового Завета, непосредственно связанное с апологетикой, занимает одно из главенствующих мест в библейских исследованиях, так как долгое время противники христианства пытались опровергнуть основы веры именно отсутствием исторических подтверждений как жизни Христа, так и упомянутых в книгах новозаветного Канона фактов или имен. История религии вообще и Нового Завета в частности содержит категории, зачастую находящиеся вне рамок логики (вспомним, например, алогичные толкования мидрашей). Скудость материала, на который приходится опираться в подобном исследовании, обусловлена прежде всего геоцентричностью римской литературы. Римские историки упоминали, да и то бегло, о христианах лишь тогда, когда они становились объектом общего внимания. Социальная принадлежность историков была совершенно отличной от социальной принадлежности «труждающихся и обремененных», что необходимо учитывать при использовании дошедших до нас источников — таких, как труды Тацита (ок. 55-ок. 120), Плиния Старшего (ок. 23-79) и Плиния Младшего (ок. 62-ок. 113), Лукиана (ок. 120-после 180) и других авторов. К сожалению, исследование той эпохи «опирается более на произведения тогдашней интеллигенции и на данные о религиозной политике императоров, чем на массовый эпиграфический материал» (Штаерман, с. 209).

 

Обзор новозаветной эпохи есть занятие тем более не из легких, что многие документы, относящиеся к той эпохе, были или уничтожены в дни гонений язычества на христианство, а затем - христианства на язычество, или сознательно трансформированы позднейшими переписчиками. Даже самый достоверный источник, не прошедший через их руки (например, Кумранские свитки), необходимо подвергать критическому исследованию. Уже в древние времена сами авторы «правду стали сознательно искажать - сначала по неведению государственных дел, которые люди больше не считали своими, потом - желая польстить властителям или, напротив, из ненависти к ним. До мнения потомства не стало дела ни хулителям, ни властям. Если историк льстит, чтобы преуспеть, то лесть его противна каждому, к наветам же и клевете все прислушиваются охотно: оно и понятно: льстец мерзок и подобен рабу, тогда как коварство выступает под личиной любви к правде» (Тацит. История, I, 1).[2] Подобная ремарка невольно порождает у более поздних исследователей априорное недоверие к первоисточникам. Первый официальный историк Церкви Евсевий Кесарийский (ок. 260-340), писавший о многих событиях post factum, отмечал трудность своей работы: «не мог я найти никаких следов от людей, шедших до меня по той же дороге, если не считать самых что ни на есть мелких рассказов, в которых всякий по-своему оставил частичное повествование о пройденном им отрезке времени» (Евсевий, I, 1, 3).

 

Также необходимо учесть и тот несомненный факт, что любой исследователь зачастую использует свидетельства о не-сохранившихся документах, которые были переданы позднейшими авторами отрывочно и избирательно. Уже ранние историки Церкви вынуждены были пользоваться информацией, доходившей к ним в пересказах предшественников. Снова процитируем Евсевия: «все, что в их там и сям рассеянных воспоминаниях я сочту полезным для поставленной себе цели, я соберу; словно на лугу духовном, я, как цветы, подбираю у старых писателей нужные мне сведения и стараюсь представить их в историческом повествовании как нечто цельное» (Евсевий, I, 1, 4). В нашем исследовании культурно-религиозного фона Нового Завета мы ограничены небольшим числом источников - таких, как новозаветные тексты и труды Иосифа Флавия. Краткие ремарки, которые можно найти у некоторых историков — христианских или нехристианских, не дают достаточной информации для однозначных выводов. Талмудические же пассажи, которые принято использовать при сравнительном анализе догматики иудейских сект и первых христиан, могут быть хорошим материалом скорее для теолога, чем историка.

 

Исследование культурно-исторического фона Нового Завета направлено в том числе и на толкование понятия «полнота времени» (Гал. 4:4) и связано с проблемой обоснования Божьим промыслом существования Римской империи. Вспомним, например, что еврей Савл в своих миссионерских путешествиях успешно пользовался римским гражданством. По мнению раввинов Римской империи, «земные царства управляются Небесами» (Moore, I, с. 114), поэтому один из них утверждал во время гонений Адриана, что римляне «даны Царством Небесным» (Abodah Zarah 18а, цит. по: Moore, I, с. 114; ср. позицию бывшего раввина Савла в Рим. 13:1-2). Римская политика военной экспансии привела при Августе, а позже - и при Антонинах, к экономическому благоденствию и политической стабильности в Средиземноморье, что в какой-то степени способствовало быстрому распространению Евангелия среди разных народов. В военно-политическом успехе Рима вполне можно усмотреть промысел Божий (ср. Рим. 9:17), хотя уже древние авторы высказывали некоторое сомнение в существовании Божьего промысла в истории. О взлете Рима на вершину мировой славы бывший фарисей (т. е. - фаталист!) Иосиф Флавий (37-после 100) писал, что «если посмотреть на устройство римского войска, то становится понятным, что власть римлян над миром приобретена доблестью, а не досталась им по воле случая» (Иосиф. Война, III, 5, 1). Его современник, Плиний Старший подвергал сомнению участие богов в судьбах людей (Плиний Старший, II, 1-5). В подобном исследовании придется уделить много места и древнеримским авторам. Приведенное же выше мнение Иосифа Флавия не стоит рассматривать как объективное по причине его желания польстить высокопоставленным римским читателям в смутные годы репрессий Домициана против знати и интеллигенции. По сути, исследование той непростой эпохи, в которую появился Новый Завет, есть исследование замысла Творца, так как «история мира - Его великий план, в котором все движется к исполнению Его цели... каждый момент, каждый случай, каждая индивидуальность, каждое создание включены в Его план...» (Moore, I, с. 384-385). С этой перспективы всегда интересно сравнить историков иудейской и греко-римской школ как диаметрально противоположных. Если еврейские авторы (Филон Александрийский, Иосиф Флавий и др.) или авторы, принадлежавшие к их школе (евангелист Лука, Евсевий Памфил и др.), описывали историю как действия Бога через людей, то греки и римляне делали акцент на человеческом факторе в развитии средиземноморской цивилизации. Мне не удастся остаться в стороне от этой незримой дискуссии двух школ.

---