КНИГИ ЭСХАТОС

Две силы держали и строили русскую империю: одна пассивная — неисчерпаемая выносливость и верность народных масс, другая активная — военное мужество и государственное сознание дворянства. Теперь всякому ясно, до какой степени эти силы были чужды друг другу. Со времени европеизации высших слоев русского общества, дворянство видело в народе дикаря, хотя бы и невинного, как дикарь Руссо; народ смотрел на господ, как на вероотступников и полунемцев.

 

Кто ты есть и, прежде всего, в глазах Отца? Каким путем ты идешь, и к чему ты привязан всем своим сердцем? Что тебе ближе всего? Можно возразить, что такой вопрос здесь вовсе не ставится, что эта книга «только» об Иисусе и его жизни. И все же с ней неразрывно связан один важный и, возможно, самый главный вопрос твоей жизни.

 

Немыслимо никакое, даже искусственное примирение между слугами Бога и слугами мамоны. Пока жажда наживы гнездится в вашем сердце, никакое истинное познание о Царстве Божием недоступно ему. Никто не может проникнуть в его твердыню или получить его благословение, «если руки и сердце не чисты», т. е. если руки не очистились от злых дел, а сердце — от низких пожеланий.

 

Продолжая начатую первым томом «Нартекса» традицию публикации научных монографий по византинистике, редколлегия решила издать давно готовившийся перевод с английского языка большой коллективной работы - «Оксфордского руководства по византинистике», подготовленной, без преувеличения сказать, плеядой лучших специалистов мирового уровня во главе с ответственными редакторами Э. Джеффрис, Дж. Хэлдоном и Р. Кормаком[1].

 

Попасть домой можно двумя способами: один из них – вообще не выходить из дому. Другой – объехать весь мир и вернуться в то же место. Я как-то написал даже рассказ, в котором попытался проследить такое путешествие. Правда, я с облегчением оставил эту тему ради другой, которая так и осталась в замысле. Как всякая вообще книга, до которой у автора не дошли руки, она, конечно, далеко превосходит всё мною написанное. Беда лишь в том, что я, наверное, так никогда её и не напишу, так что она будет фигурировать в моих рассуждениях чисто риторически – как символ совершенства.